После окончамеханизированных войск (1945-1951), которую закончил с золотой медалью. Затем была служба в войсковых танкоремонтных подразделениях, в аппарате военных представительств на предприятиях танковой промышленности и при танковых КБ. С 1959 г. – служба в центральном аппарате Министерства обороны в должностях старшего офицера, заместителя начальника и начальником отдела Управления производства и заказов бронетанковой техники ГБТУ, а позже - длительная служба начальником отдела – заместителем председателя Научно-технического комитета ГБТУ.

Он участвовал в создании, отработке и принятии на вооружение, а также в освоении серийного производства большинства послевоенных образцов бронетанковой техники. В числе серийных объектов БТВТ, над которыми Петр Ильич непосредственно работал, можно упомянуть ПТ-76, БТР-50, БМП-1, БМП-2, БМП-3, БРМ-1, БМД-2, БМД-3 и БТР-80. Кроме того, он являлся активным участником испытаний танков Т-64, Т-72 и Т-80.

Большой опыт работы и высокая квалификация Петра Ильича, а также его умение взаимодействовать с руководителями организаций и предприятий оборонно-промышленного комплекса, выполняющими оборонный заказ, занимая предельно объективную позицию по сложным вопросам, а при необходимости - находить с оппонентами грамотные приемлемые решения, был высоко оценен в Министерстве обороны. Поэтому руководство УНТВ/ГБТУ направляло его для участия в многочисленных государственных и ведомственных комиссиях в качестве председателя или заместителя председателя этих комиссий (по крайней мере, члена комиссии).

В 1972-1973 гг. решалась судьба танка Т-72. Опытному «Объекту 172М» предстояло выдержать Государственные испытания, к которым было привлечено внимание ЦК КПСС, ВПК, Министерств обороны и оборонной промышленности и ряда других министерств и предприятий. На испытаниях было предъявлены танки Т-64А, «Объект 172М» и опытные «Объект 219» с ГТД. Председателем государственной комиссии был назначен первый заместитель командующего 6-й танковой армии генерал-майор Ю.М. Потапов, который был настроен жестко против тагильских танков.

Заместителем председателя этой государственной комиссии был назначен полковник П.И. Кириченко, сторонник тагильской машины. В этих условиях объективная оценка результатов испытаний потребовала от испытателей и членов комиссии немалого мужества и принципиальности. Общим итогом длительных и многоступенчатых испытаний танков Т-64А, Т-72 и Т-80 стал вполне очевидный вывод: наиболее оптимальным претендентом на роль основного боевого танка нового поколения для массового заказа в промышленности и оснащения войск является Т-72.

В 1977 г. началась новая большая и сложная работа по созданию новой БМП. С самого начала возникло множество спорных вопросов и возражений со стороны ВНИИТрансмаш (головного института отрасли), НИИДвигателей, 46-го НИИ МО, ВПК. Была создана макетная комиссия под председателем Заказчика, которую возглавил полковник П.И. Кириченко.

Государственные испытания опытных образцов БМП-3 были проведены в 1985-1986 гг. Они проходили в различных климатических зонах - в жарких и пыльных пустынях Туркестана, в высокогорных районах Закавказья, зимой в Зауралье, а также на черноморской акватории. Председателем Государственной комиссии по испытаниям был назначен заместитель начальника Военной академии БТВ генерал-полковник П.Д. Гудзь, а первым заместителем председателя стал полковник П.И. Кириченко, который и провел эти испытания в тяжелейших условиях, как говорится «от звонка до звонка», хотя ему уже было в то время за 60 лет! Результаты работы комиссии были успешными. Была создана уникальная боевая машина, получившая признание не только в нашей армии, но и за рубежом.

Петр Ильич был уволен в отставку практически сразу по завершении испытаний своего детища – БМП-3, в октябре 1986 г., прослужив в рядах Вооруженных Сил 45 календарных лет! После этого в течение 12 лет он работал на гражданских должностях в ГЛАВТУ, затем в ГАБТУ. С 1999 г. П.И. Кириченко - председатель Совета московских ветеранов 1-го танкового Инстербургского краснознаменного корпуса.

Полковник в отставке П.И. Кириченко награжден шестью орденами, многими отечественными и зарубежными медалями, а также нагрудным знаком Министерства обороны РФ «За создание бронетанкового вооружения и техники». Как говорится, талантливый человек талантлив во многом.

Сегодня Петр Ильич активно занимается литературной и журналистской деятельностью, пишет замечательные стихи, публикует их в литературных изданиях, выступает на телевидение в цикле передач «Броня России». Является автором исторического труда «Первым всегда трудно. Боевой путь 1-го танкового Инстербургского Краснознаменного корпуса», а также принимал участие в сборнике воспоминаний (совместно с несколькими участниками войны) «Я дрался на Т-34. Сквозь пекло войны». На протяжении ряда лет является членом редакционной коллегии журнала «Техника и вооружение». Им опубликованы многочисленные исторические статьи и очерки, которые отличаются высоким техническим профессионализмом, глубокими знаниями и эрудицией и, кроме того, безупречным литературным стилем. Среди этих работ можно упомянуть цикл «Парадоксы отечественного танкостроения», «Вторая молодость танка ПТ-76», «Нелегкая судьба легкого танка» и др., а также ряд блестящих статей под рубрикой «Творцы отечественной бронетехники», которую Петр Ильич и основал в журнале.

В этот юбилей хотелось бы пожелать Петру Ильичу Кириченко крепкого здоровья, благополучия, творческого долголетия и выразить глубокую признательность за его труд на благо нашей Родины.

 

Алексей Хлопотов

 

 

 

 

Кириченко Петр Ильич

Опубликовано 18 июля 2006 года

Я родился в интеллигентной семье в Таганроге. Мой отец, горный инженер, закончил Петербургский горный институт. Мать - преподаватель немецкого языка. В тридцать шестом году мы переехали в Москву. Здесь до войны я закончил немецкую школу, где все преподавание велось на немецком языке, так что язык я знал неплохо, что потом помогло на фронте.

Я не собирался быть военным, тем более танкистом, но началась война, и я, как и многие, был призван в армию. Сначала меня направили в Челябинскую военную авиационную школу стрелков-бомбардиров, которая готовила штурманов на самолеты СБ. Они уже были сняты с производства, и после нескольких месяцев занятий, школу расформировали, а курсантов разбросали по различным учебным заведениям. Вот так я попал в учебный танковый полк в Нижнем Тагиле.
Батальон, в котором я оказался в результате распределения, готовил стрелков-радистов на Т-34. Честно говоря, после авиационного училища, где мы изучали сложные радиостанции, где у нас были тренировки и мы сдавали диктанты, передавая до сто двадцати знаков смешанного текста в минуту. Для нас изучение простенькой танковой радиостанции было пустяковым делом. Тоже самое можно сказать и о пулемете ДТ, который по сложности конструкции не шел ни в какое сравнение со скорострельными авиационными пулеметами. Так что через месяц обучения нам присвоили звание старший сержант и направили в маршевую роту, которая находилась там же в Нижнем Тагиле на танковом заводе. Там укомплектовали экипажи, в которые вошли бывшие курсанты, обучавшиеся другим специальностям.
В экипаже было четыре человека. Механик-водитель Кутдуз Нурдинов, татарин лет двадцати пяти, единственный из нас служил в армии до войны. Башнер, Тютрюмов Анатолий Федорович, был таким же, как и я, восемнадцатилетним пацаном. Командовал танком украинец Гаврилко, который мне тогда казался стариком - ему было двадцать два или двадцать три года. Весной сорок второго года нас отправили на фронт.
Какова моя роль в экипаже? Я занимался обслуживанием радиостанции. Дальность связи на ходу у нее была около шести километров. Так что между танками связь была посредственная, особенно, если учесть неровности рельефа местности и леса, которые мешали прохождению радиосигнала. Зато она могла ловить новости, причем как московские, так и заграничные. Это было очень большим недостатком! Как только образовывалась какая-нибудь передышка, так обязательно к танку приходили слушать сводки Совинформбюро политработники, "особняки" и прочее начальство. Радиостанция питалась от генератора при работающем двигателе или от аккумуляторов, когда двигатель выключен, но когда двигатель работает, то слышно хуже и они предпочитали включать ее от аккумуляторов, которые к концу передачи сажали. Я, как ответственный за связь, всегда был виноват перед экипажем. Начальство разрядит аккумуляторы, а мне приходилось на своем горбу таскать их на подзарядку.
Честно говоря, я считаю, что радист в Т-34 был не нужен. Схема связи - простейшая, с ней бы справился любой член экипажа, ведь работали, как правило, на одной-двух волнах. Так что радист, как связист, был ни к чему. Да он и как пулеметчик был ни к чему. Обзор через эту дырочку над стволом пулемета был ограниченный, а сектор обстрела и того меньше. Иногда пулемет повернешь, видишь что кто-то бежит, а стрелять не можешь. Когда машина движется, так вообще ничего не видно, только земля-небо мелькают. Ну, а поскольку кроме связи и пулемета я ничего не знал, то в экипаже, в основном, использовался на подсобных работах. Чистил вместе со всеми пушку, гусеницы перетягивал, пополнял боекомплект, заправлял танк. Моя физическая сила была востребована. Боеприпасы, как правило, нам сбрасывали на землю в ящиках. Для того чтобы их уложить в боеукладку, нужно их обтереть от смазки - это моя обязанность, потом отдельно разложить бронебойные и осколочные.

 

Зимой приходилось таскать горячую воду. Антифриза не было, поэтому на ночь воду из системы охлаждения сливали, а утром нужно на костре разогреть воду и ее залить. Танк приходилось все время чистить, особенно зимой. Все в грязи: ходовая, крылья; если не почистить, то все это смерзнется и танк сломается. Внутри машины тоже всегда что-то подтекает: масло или горючее; лужи какие-то на полу образуются, их тоже приходилось все время убирать.

Но надо сказать, что внутри экипажа никакой дедовщины или чего-то подобного не было. Наоборот, механик-водитель, который был старше нас, даже старше командира машины, был для нас как бы "дядькой" и пользовался непререкаемым авторитетом, поскольку уже служил в армии, знал все ее мудрости и хитрости. Он нас опекал. Не гонял, как салаг, заставляя работать, наоборот, старался нам во всем помочь. Да и командир прислушивался к его советам. Ну, конечно, своя иерархия была. Командир есть командир - он получал информацию, приказы, знал обстановку. Механик-водитель ? вторая по рангу фигура в танке, и мы с заряжающим во всем ему подчинялись и помогали. Например, на марше, поскольку я рядом с ним сижу, в мою задачу входила помощь в переключении передачи. На Т-34-76 стояла четырехскоростная коробка передач. Переключение передачи требовало огромных усилий. Механик-водитель выведет рычаг в нужное положение и начинает его тянуть, а я подхватываю и тяну вместе с ним. И только после некоторого времени дрожания, она включается. Танковый марш весь состоял из таких упражнений. За время длительного марша механик-водитель терял в весе килограмма два или три: весь вымотанный был. Кроме того, поскольку руки у него заняты, я брал бумагу, сыпал туда самосад или махорку, заклеивал, раскуривал и вставлял ему в рот. Это тоже была моя обязанность.
В экстремальной ситуации я мог заменить механика-водителя. Т-34 машина простая, поэтому я довольно хорошо научился ее водить и стрелять из орудия. В училище этому не учили, а вот когда сколачивали экипаж, тогда механик меня обучал. У нас была взаимозаменяемость в экипаже, но она была как бы стихийной - жизнь заставила, а не Устав.

Из Нижнего Тагила нас перевезли под Москву, где формировалась и доукомплектовывалась 116-я танковая бригада, которую летом 1942 года перебросили под Воронеж. Разгружались мы под бомбежкой на станции Отрожка, а затем получили приказ выдвинуться в район Касторной, и там занять оборону для отражения атаки танков и пехоты противника. Однако, первой появилась его авиация, которая в течении нескольких дней практически уничтожила бригаду. Потери были колоссальные. Действовали они безнаказанно: очень аккуратно выстроятся кружочком, один спикирует, второй, третий… отбомбились и спокойненько улетают. К тому моменту, когда подошли пехота и танки противника, в нашей бригаде оставалось незначительное количество машин. Конечно, мы пытались обороняться, но в первом же бою нашу машину подбили.
Пред тем, как мы пошли в бой, командир машины, предчувствуя, что погибнет обнялся с механиком водителем, расцеловал нас, мальчишек, потрепал по голове. Сразу стал очень бледным и серьезным. Чувствовалось, что он не в себе…
Болванка попала в борт башни. Танк наполнился гарью и дымом. Командиру оторвало руку и разворотило бок. Смертельно раненый, он сильно кричал: "Ай-ай!" Это очень страшно... Пытались какой-то бандаж сделать, замотать рану, но помочь не могли - он уже был при смерти, потеряв очень много крови, весь почернел, запросил пить. Так и скончался в танке. Мы остались без командира, офицеров поблизости нет... Пушка у нас не действует, но танк оставался на ходу. Рядом с нашим стоял обездвиженный танк, но с действующим орудием, экипаж которого продолжал отстреливался. Я тоже сидел за пулеметом, стараясь не подпустить близко немцев, но ни черта не видел, поскольку танк остановился посреди созревшего хлебного поля, колосья которого закрывали обзор. Иногда кто-то появится, тогда стрелял.
Стемнело. Никого нет, а мы слышим, что нас уже обошли - сзади война идет, немецкие колонны правее движутся. Вроде того, что на нашем участке они и не прошли, а с флангов окружили. Решили выбираться. Подцепили соседа на буксир и поволокли к своим. Куда не ткнемся - везде немцы. Кое-как, оврагами, выехали к Касторной, где наткнулись на офицера из нашей бригады, приказавшего двигаться в направлении Воронежа. Голодные! Помню в Касторную залетели, там уже населения нет, все магазины открыты. Забежали в один, схватили коробку с яйцами. Невероятное количество сырых яиц мы тогда съели. И никаких последствий! Числа 11-12 июля добрались до Воронежа. А сами боимся - ведь мы же драпанули. Как к нам отнесутся? Думали, то ли нас расстреляют, то ли что… но, вроде, танки не бросили, все сделали как надо. Никаких орденов мы за это, конечно, не ожидали, чувствуя вину за свой драп-марш. Слава Богу все обошлось. Вместе с подбитым танков нас отправили не ремонтный завод в Москву. Следующий раз в боях мне пришлось участвовать уже зимой под Ржевом в Ржев-Сычовской наступательной операции, где наша 240 бригада действовала в полосе 30-й Армии.

Пока готовились к наступлению, нас переодели в зимнее обмундирование, дали ватники, валенки, но когда ты ползаешь в танке одежда очень быстро выходит из строя, становится грязной, а замены нет. Я постоянно чувствовал себя каким-то бомжом, хотя в то время такого понятия и не было. Вшей было много, особенно летом. Буквально в первые же дни, после прибытия на фронт, они появились у всех сразу. А тогда ни вошебоек, ни бань не было - мучились. Мы даже в Москву вшей привезли и только на формировке избавились от них.
Где спали? При подготовке к наступлению жили в землянках, а в наступлении все спали в танке. Хотя я был длинный и худощавый, но я приноровился спать на своем сидении. Мне даже нравилось: откидываешь спинку, приспустишь валенки, чтобы о броню ноги не мерзли и спишь. А после марша хорошо спать на теплой трансмиссии, накрывшись брезентом…Брезент - это самая важная часть танка! Особенно зимой без него вообще никак: машину не разогреешь, ветер дует, мороз пробирает, а натянешь его и вроде дома… С кормежкой в этот период было хорошо: всегда полные котелки борща, каши с мясом от пуза и спирт перед наступлением.

Пошли в наступление. Наша бригада форсировала по льду Волгу и закрепилась на ее правом берегу, создав плацдарм. Недели две мы вели бои за его расширение. Однажды под вечер наш танк, участвуя в атаке, провалился в запорошенный снегом, но незамерзший ручей. Правый берег его был крутой и обледеневший. Все попытки выбраться из ручья не увенчались успехом - танк застрял, кормой погрузившись в воду, которая постепенно стала проникать в машину. Боевое отделение, находившееся выше уровня воды, оставалось сухим, а двигатель и трансмиссия оказались в воде. Немцы неоднократно открывали огонь по нашему танку, намереваясь подойти вплотную и, уничтожив экипаж, захватить танк. Из моего пулемета можно было стрелять только в воздух, а из пушки и спаренного с ней пулемета командир еще вел огонь, не подпуская немцев. Получилось так, что наш танк остался один на нейтральной территории. Когда стемнело, командир приказал мне выбираться к своим и рассказать в бригаде в каком положении мы находимся. Вот тут мне помогло знание немецкого языка, когда приходилось идти мимо их окопов. Слыша их речь, я понимал в каком состоянии они находятся и что собираются делать. Дошел к своим, доложил обстановку командиру батальона, а утром, когда пошла в атаку пехота, на выручку нашему танку был направлен танковый взвод с мотопехотой. Немцы были отброшены с нейтральной полосы, а наш танк выволокли на берег. За эти бои я был награжден медалью "За отвагу", а вскоре меня направили в Челябинское танко-техническое училище.

Учили материальной части, эксплуатации и ремонту в полевых условиях танк КВ. Преподавали нам и огневую подготовку - стреляли из танка. Давали пятнадцать часов вождения по танкодрому. Тщательно изучали двигатели, трансмиссию и ходовую часть, причем практику проходили прямо на заводе. Преподавательский состав был сильным. По окончании училища, в котором я проучился около года, мне было присвоено звание младший техник-лейтенат.
Весной сорок четвертого я был направлен в 1-ый танковый корпус в 159-ю бригаду в роту технического обеспечения танков. Под моей командой находились шофер подвижной ремонтной станции и четыре слесаря. Сначала у меня была летучка "типа А" на шасси ГАЗ -АА. В ней стоял верстак с тисками, были ящики с инструментом и таль. Запчасти для ремонта нам привозили со складов или мы снимали их с подбитых машин. Потом я вместо нее подобрал трофейную немецкую машину с дизельным двигателем и большим деревянным кузовом "Клекнер-Дойц". На ней было очень сложное электрооборудование, которое зимой вышло из строя. Я нашел немецкого техника, привез его ремонтировать, а он руками разводит: "Электрик капут". Оказывается, сам ничего не знает.
В поврежденных или технически неисправных танках мы ремонтировали все, за исключением вооружения. Тут иногда знание немецкого языка помогало. На ремонтниках лежала тяжелая задача вытаскивать останки наших танкистов. Так вот я довольно часто звал немецких пленных, которых в то время было много, и они мне помогали выгребать растерзанные трупы, убирать, чистить.
Наша бригада участвовала в штурме Кенигсберга. Перед этим пришла колонна танков "Лембиту", подаренная корпусу гражданами Эстонии. Лембиту, национальный герой эстонского народа, который прославился в 12 веке тем, что боролся с Тевтонским орденом, а потом заключил союз с Новгородом. Таким образом, он символизировал не только борьбу эстонцев против немцев, но и эстонско-российскую дружбу.
В этих боях бригада не участвовала как самостоятельное подразделение, а ее танки вошли в состав штурмовых групп, состоявших из пехоты, артиллерии и самоходок. Вот эти штурмовые группы 6 апреля 1944 года начали штурм города. Бои были тяжелыми, потери несли немалые. Много было побито танков и погибло людей. Немцы сопротивлялись фанатично. Дрались за каждый камень, подвал, дом. Тем не менее, за четыре дня нам удалось сломить их сопротивление и 9-го числа они капитулировали. Мы, ремонтники, носились по городу и его предместьям, искали наши подбитые танки, восстанавливали. А ведь немцы рядом. Обстановка была напряженная. К концу этой операции нам удалось восстановить почти все подбитые машины, кроме небольшого числа сгоревших. За это я был награжден орденом Красной Звезды.

Сталкивался ли я со случаями специального выведения танка из строя? Нет. Один только раз механик-водитель, забыв вовремя сменить воду на антифриз, разморозил двигатель. Надо идти в атаку, танк не работает. Двигатель быстро заменили, но халатность механика была расценена как трусость, и его едва не отправили в штрафную часть, но поскольку он был очень хорошим механиком-водителем, за него заступились. Правда после боев не наградили как остальных.
В конце войны, когда в бригаде почти не осталось танков, оставшиеся машины мы передавали в другую бригаду. Стал вопрос, кого из командиров с этими танками отправлять воевать дальше, а кого оставить в резерве. Воевать уже никому не хотелось - конец войны. А я в минуты отдыха организовывал самодеятельность. У нас в бригаде был оркестрик, эстрадная группа, в которой участвовали и командиры машин. Один из них попросил поговорить с замполитом, чтобы его оставили, мол он участник нашего ансамбля. Я так и сделал - его оставили. 9 мая мы праздновали Победу: повсюду стрельба в воздух, шум-гам, веселье. Кончилась война.

Как к немцам относились? Для меня это сложный вопрос. Мои сверстники столкнулись с немцами уже на фронте, когда те с оружием в руках, с самолетами и бомбами напали на нас. Отношение простое - врага надо уничтожать, как только его увидишь. Помните, стихотворение Симонова: "Сколько раз его увидишь, столько раз его убей!" У меня сложнее, поскольку в немецкой школе, где я учился, и преподавательский состав, и большинство школьников были из политэмигрантов, бежавших из Германии от фашистов. Они были большими антифашистами, чем мы, которые о фашизме знали только понаслышке. Отношение к ним было самое братское и теплое.
Что касается немцев на фронте, тут нет вопросов. Нас убивают, уничтожают, какое тут может быть отношение? Правда, в ходе войны, даже и к ним менялось отношение по мере изменения обстановки на фронте. В начале войны это были наглые, молодые, здоровые люди, которые, даже попадая в плен, вели себя высокомерно. Видал я таких: "Сегодня вы меня взяли, а завтра все равно будете мне сапоги лизать! Вы недочеловеки!" Но когда мы их начали бить, спеси в них поубавилось. К концу войны попадались, в основном, пожилые немцы, или безусая молодежь, которым уже было не до мирового господства. Они были какие-то растерянные, хотя дрались до последнего дня фанатично, но уже, конечно, не за жизненное пространство на Востоке, а считая, что, если эти варвары придут в Германию, то всех в Сибирь пошлют, женщин изнасилуют, устроят везде колхозы - наведут коммунистические порядки. Они действительно стояли насмерть, но когда попадали в плен, я видел какое-то облегчение на лицах: "Слава Богу, война для меня окончилась".
Отношение наших солдат к мирному населению Германии, тоже было разное. Те, кто пострадал от немцев, у кого родные были расстреляны, угнаны, а их дома разрушены, они первое время считали себя в праве и к немцам относится так же: "Как?! Мой дом разрушили, родных убили! Я этих сволочей буду крошить!" Но, поскольку народ у нас более-менее отходчивый, то довольно быстро появилась жалость.
Я помню в Пруссии, в одном городке, со мной произошел такой случай. Я подъезжаю на своей летучке к какому-то дому, чтобы заправиться водой. У входа в подвал стоит часовой. Из подвала доносятся какие-то голоса. Я у часового спрашиваю: "Кто там такие?" - "Да, фрицы. Не успели сбежать. Семьи там. Бабы, мужики, дети. Мы их всех сюда заперли". - "Для чего они тут содержатся?" - "А кто знает, кто они такие, разбредутся, потом ищи. Хочешь, пойди, посмотрит". Я спускаюсь в подвал. Сначала темно, ничего не вижу. Когда глаза немного привыкли, увидел, что в огромном помещении сидят эти немцы, гул идет, детишки плачут. Увидев меня, все затихли и с ужасом смотрят - пришел большевистский зверь, сейчас он будет нас насиловать, стрелять, убивать. Я чувствую, что обстановка напряженная, обращаясь к ним по-немецки сказал пару фраз. Как они обрадовались! Потянулись ко мне, часы какие-то протягивают, подарки. Думаю: "Несчастные люди, до чего вы себя довели. Гордая немецкая нация, которая говорила о своем превосходстве, а тут вдруг такое раболепство". Появилось смешанное чувство жалости и неприязни.
Так что отношение менялось от братских чувств к довоенным немцам, через звериную ненависть к ним в начале войны до вот такого сожаления.